Зверинец у крыльца

 

  В нашем доме завелась улитка. Приехала на арбузе, и рука не поднялась выставить её на уже сильно похолодавшую улицу. Кормлю, меняю травку, мою банку, умиляюсь, когда она бодро шевелит мне рогами… В общем, ещё один зверь.

  Кошки есть у всех. Собаки, пусть и более хлопотно, но в принципе вполне ожидаемо. Рыбки, птички, хомячки и даже какие-нибудь черепахи – это довольно-таки стандартный набор домашних питомцев. И, если бы я не провела своё детство в окружении куда менее традиционной живности, я бы, наверное, и не заметила в горе арбузных корок эту маленькую улитку. Но у нас уже были улитки. И тарантулы. И дождевые черви. И жужелицы. И сколопендры. И… Да кого только не притаскивал домой мой папа!

  Семейная легенда гласит, что я чуть было не родилась гораздо раньше положенного срока на склоне какой-то Крымской горы, потому что папа, решив поделиться своим восторгом с беременной мамой, притащил ей в голых руках змею. Очаровательную во всех отношениях. Змея извивалась, шипела, демонстрировала раздвоенный язык  и была настроена воинственно. Мама, присев на склон горы, прикидывала, как бы ей не родить с перепуга, и что же ей сейчас, беременной, без сотовых телефонов и вдали от каких либо жилищ, делать с ужаленным папой. Папа же, жонглируя блестящим телом пресмыкающегося, что-то там говорил, про змеиные глазки…

  -  Она моргает, вот, посмотри, - совал он свою находку маме к носу. – Ты понимаешь, это вообще не змея!  Просто безобидная ящерица! Только вот без лапок. Веретеница! Ах, ты хорошенькая какая!

  Видимо, мама вняла его аргументам, потому что родилась я благополучно в родном городе спустя несколько месяцев.

  Но самое странное, что эту несчастную веретеницу папа не притащил домой. Потому что обычно любая отвратительная живность, попавшая к нему в руки, немедленно поселялась у нас в доме.  Вот из другой поездки к морю папа привёз чудесную, блестящую, многоногую сколопендру. (Мерзейшую чёрную огромную многоножку и очень даже себе ядовитую в переводе на нормальный язык). Сколопендрочка ехала с нами двое суток в поезде, кормилась, поилась и выгуливалась на столике – мало ли что с ней, малышкой, может случиться в алюминиевой армейской фляжке? Мама так боялась, что это гадкое ядовитое создание удерёт в поезде, что по приезде домой  расслабилась. Все рухнули спать с дороги, а фляжка со сколопендрочкой была бережно положена папой на окошко. Крышку он чуть отвинтил, чтобы животиночка не задохнулась. Когда мы проснулись, сколопендры во фляге не оказалось. Помню, как мы с сестрой стояли на диване, поджав ноги, а мама лазила под всеми диванами с длинной палкой… Сколопендра не соизволила явить нам свой лик снова  так и канула в недрах щелястых полов самарского общежития. Через некоторое время мы перестали бояться ядовитых укусов, а вскоре и о самой сколопендре подзабыли. Только слово «сколопендрочка», ставшим ласкательным в устах папы нет-нет и прозвучит в чей-то адрес…

  Вообще, папа всегда мечтал отловить в степях крупного варана и приручить его. «Чтобы дома жил такой крокодильчик».

  С вараном дело так и не заладилось, а вот тарантула папе всё же добыть удалось. Поселились у нас на подоконнике паук и паучиха. Каждый в своей баночке. Чтобы девочка мальчика, раз в десять её меньше, не сожрала. Пауки были красивые, правда, мохнатенькие. Хоть и тоже ядовитые. Не как тропические, конечно, но боль, отёк, а возможно и температура, были обеспечены каждому, кто нарвался бы на укус этого милого существа. Для тарантулов был привезён специальный речной песочек. Чистый и меленький. Влажность в банках-аквариумах поддерживалась определённая. Укрытия из палочек-коробочек  положены. Осталось пауков кормить.

  - Они хищники, - бодро инструктировал нас папа. – Они не должны есть просто корм, они должны его добывать. Вот мясо, привязанное на ниточке. Дёргайте перед носом паука, он будет думать, что это живая добыча. Пусть порадуется!

  Радовать своих питомцев папа обожал. Когда у нас жила жужелица, он оставлял кусочек мяса на ночь в тёплом месте, чтобы ей было вкуснее и ароматнее. Сладкий запах подтухшего мяса я помню до сих пор. А улитке, которая у нас жила был положен мёд. Мёд, который стоил бешенных денег и нам-то перепадал по капле на нос! Зато можно было часами смотреть, как улитка слизывает медовые капельки со стеклянного бока банки, демонстрируя нам свою зубастенькую пасть!

  Но именно к паукам папина любовь была необъятной! И радость им хотелось доставить максимальную. Поэтому нас с сестрой папа отправлял на охоту. За мухами. Мы притаскивали живых мух, которых папа замораживал в морозилке. Мухи от этого не погибают. После разморозки они не только оживают, но очень живёнько продолжают летать. Подумать только, какой восторг испытает паучок, когда ему в банку под бой новогодних курантов и завывание вьюги за окном, вдруг залетит  живёхонькая муха. Да что мы знаем о счастье гурмана?!

  Увы, стратегического запаса мух на зиму не хватило. Поэтому, когда первое весеннее солнышко стало пригревать,  папа отправил нас ловить свеженькой дичи. И вот тепло рыжей кирпичной стены, запах талого снега, первого подсохшего асфальта, звон капели я до сих пор ощущаю так, как будто бы только что там стояла... И вот она сонная, вялая муха, потирает ладошки…

  Пауки могли жить у нас долго. А, может быть, могли вновь обрести свободу. Если бы не несчастный случай. В нашем общежитии, где мы жили, было много диких, несанкционированных животных.  Тараканы всякие. Муравьи. И вот эти всеядные рыжие домашние муравьи и совершили нападение на пауков. Пробрались на запах мяска сквозь вентиляцию в банках и за одну ночь  погубили наших питомцев. И как же мы рыдали!

  …- Что это такое?! Что?! – потрясая руками около холодильника, стояла бабушка, папина мама. Безукоризненно чистая, аккуратная и мегабрезгливая. У её ног лежал развёрнутый и в ужасе брошенный пакетик. Полный свежемороженой мушатины. Это был единственный раз, когда бабушка, приехавшая к нам погостить из другого города, заглянула в наш холодильник. Единственный - потому что он был полон сюрпризов.

  Что могло храниться в холодильнике среднестатистической семьи 90-ых годов? Ни-че-го! А у нас в холодильнике  всегда была масса увлекательных свёртков. Вот вонючий пакетик на полочке. В нём – подтухше-засохшие крабы с моря. «Да, да я их скоро-прескоро препарирую, высушу, расправлю и будут музейные экспонаты», - два года обещал папа. А это что это за коробочка в морозильнике? А, это ж те самые мухи. А этот кулёчек? Ой, ой, осторожнее, в нём дохленький скорпион. Его надо расправить, просушить и залить эпоксидкой – будет маме кулон в подарок, она же скорпион по знаку зодиака! А это что за батарея стеклянных чашек Петри на второй полке холодильника? А-а-а… А это жуки. Потому что папа мой – фанатичный энтомолог...

  Жуков он привозил и приносил отовсюду. Его друзья привозили и приносили отовсюду. И даже мы гуляли с коробочками, на случай, если вдруг подвернётся необычный экземлярчик. Жуки, на наше счастье и на их беду, у нас не жили. Их папа умерщвлял особым способом, чтобы они не потеряли цвета, формы, вида. Держал их в холодильнике. На определённой полке, чтобы температура была точное какое-то количество градусов. Двигать их было нельзя – всё хрупко-хрупко-хрупко. Потом жуки кочевали на батарею и принимали там турецкие паровые ванны. Подходить к батарее ни-ни! И вот однажды папа доставал пинцеты, ножинки, лупы, щипчики, растворы, ватки, бумажки, энциклопедии и перьевую ручку, включал настольную лампу и сидел со своими насекомыми всю ночь. Письменный стол был в нашей комнате, поэтому мы засыпали под свет лампочки и шорох папиных приспособлений. И в этом была какая-то причастность к таинству. Когда на следующий день вместо банок со скукоженными букашками на столе стояла красивая пенопластовая коробка, где каждый жук был во всей красе – каждая волосинка на усиках расправлена, каждый пальчик, а под ним – миниатюрная бумажка с микроскопически написанным  длиннющим латинским названием. Это было очень красиво. И да, я жила в такой вот варварской и кровожадной семье)) А папину коллекцию предлагал выкупить Самарский краеведческий музей, между прочим. Но она и по сей день храниться у нас дома.

  Несмотря на то, что я росла в окружении трупов насекомых, дохлых мух, крабов и скорпионов, у меня было прекрасное детство, которому можно только позавидовать. И я мечтала бы о таком же для своих детей. Потому что главное, чему научили меня все сбежавшие сколопендры, погибшие пауки и навечно замершие в коробках насекомые – что жизнь вокруг нас, под нашими ногами, невидимая глазами, удивительна, насыщенна и многообразна. А главное, ценна любыми своими проявлениями. Что две вот эти букашки в папиной коллекции, которые и под лупой-то не разглядишь, вообще-то не одинаковые, а мальчик и девочка. Что вот этот клещ, хоть может быть и энцефалитный, но такой настойчивый и живучий. Что вот эти едва заметные точечки на песке – следы миграции какой-нибудь колонии муравьёв.

  …Так что нашу улитку мы выпустили, воспользовавшись внезапным и неожиданным потеплением, в надежде, что она успеет приготовиться к грядущей зиме самостоятельно. «Ведь у неё столько дел!», - как справедливо заметил младший сын…