Подросток  - это так увлекательно

Помню, ходишь беременная, и так тебе страшно идти рожать, что думаешь – ну вот хоть бы родить, а там хоть трава не расти! Дальше-то всё, всё отлично будет, ничего страшного… Так вот ведь и нет! Секрет в том, что не страшно больше никогда не будет. И как там говорят – дальше легче… Мне вот только страшнее и страшнее. 14 лет как. И, похоже, это кульминация.

Сейчас совсем страшно. Потому что твой ребёнок вдруг оказался не твоим ребёнком. В том смысле, что не ребёнком. И вообще не твоим. Автономным. Своим собственным. Навсегда.

И вот я смотрю на своего прекрасного 14-летнего сына, юного мужчину выше меня ростом, и так мне страшно, что не смогу взять его на ручки, случись что. Не смогу усадить на колени и спрятать его в объятиях от всех бед этого мира. Не могу поцеловать его в макушку и выпустить через минуту-другую очищенного от тревог и обид.

Не могу подуть на ссадину на коленке или утереть ладонью круглую горячую слезу со щеки, чтоб всё прошло без следа. Потому что давненько он не плакал круглыми горячими слезами. И потому что ссадин и ран, боюсь, у него всё больше там, куда не подуешь в нашем материальном мире – там, за семью замками и сорока печатями, где только самому рубцевать.

Не могу пообещать ему, что завтра будет отличный день, если сегодня хмуро и безрадостно. Потому что у него завтра будет свой день. Независимый от меня. Может, ещё хмурее. И, главное, он это тоже знает, и мои обещания никак его не взбодрят.

Страшно, что не поведу его за руку, ощущая родной пульс в тёплой ладошке, такой спокойный, в ритме: «я ничего не боюсь, мама, ведь ты держишь меня так крепко». Не подхвачу, если споткнётся, не остановлю, если опасно, не сожму чуть сильнее, если страшно. Сам. Ходит сам. Без меня и моей руки. Знаю, что правильно. Что так всё и должно быть. Но от этого не меньше страшно.

И страшно, что всё впервые. Ушёл гулять поздним вечером впервые. Доверил другу, а не мне свою самую сокровенную тайну – впервые. Не попросил поцеловать его на ночь – впервые. Нагрубил – впервые. Предпочёл одиночество семейному кинопросмотру – впервые. Прячет телефон, где переписка с девочкой – впервые.

Как себя вести? Он вдруг стал такой же взрослый, как и я. У меня не осталось ни одного кармана, где спрятан эликсир волшебного знания, не доступного ему. Где курсы – «Как родить подросшего ребёнка во взрослую жизнь без боли и травм»?

Всё началось пару лет назад, когда вместо того, чтобы поцеловать его грязные пятки, я сказала ему эти пятки пойти и немедленно вымыть. В какой-то один момент его пятки перестали быть милыми. Это были какие-то чужие, вонючие пятки. Это было так странно и дико, что я всплакнула. И впервые испугалась новым до сей поры страхом. Мой сын начал ускользать от меня. Пока просто запахом. Каким-то миллиграммом своих клеточек стал чужим. Абсолютно родной мне человек. Весь из меня сделанный. Моё продолжение. Часть моего тела. Отпочковался. Отодвинулся. Вырос. Как-то удивительно быстро.

Я прочитала десять тонн литературы и статей про подростков. Мой разум всё понимает. Про законы природы. Про механизмы сепарации. Про цикличность и закономерность. Но, тем не менее, мне не стало легче. Я смотрю на своего 14-летнего сына, почти мужчину выше меня ростом, и не понимаю, куда делся тот румяный мальчик, с мягкими ручками и пушистыми ресницами света спелых колосьев. Смотрю, и мне кажется, что у меня больше детей, чем принято считать традиционно. Что нынешний прекрасный молодой человек, с остромётными шуточками, идеальной фигурой, неизвестной мне музыкой в наушниках, модной стрижкой, запахом дезодоранта, костяшками на сухих мужских пальцах, ногами 44 размера и баском не может быть тем же самым веснушчатым мальчишкой, что пах сахарной ватой, забирался ко мне на колени, стоило только присесть, и верил, что если я положу руку на его больной живот, то тот мгновенно пройдёт.

Я постоянно присматриваясь к тем, у кого дети старше, чем мой сын. Смотрю не на детей, нет. Смотрю, на то, как пережили эту метаморфозу взросления их родители. Как они позволили им идти дальше без них? Сколько морщинок им это стоило? Что там, в глубине их глаз: страх, гордость, обиды, любовь? Как они смогли совместить всех своих многочисленных детей: беззубого младенца, кудрявого трёхлетку, первоклассника со смешинкой во взгляде, 11-летнего отважного рыцаря, 14-летнего замкнутого юношу,  дальше и дальше, в одно целое – своего ребёнка?

Было ли им страшно, как мне?

Как они разжали ладонь и отпустили его руку?

И как долго в их ладонях хранится тепло детской?